Крестьянские стремления и мечтания;
расчеты на войну с Россией
Иван Франко
В дополнение к известиям, сообщенным в 48 №-ре «Вольного слова» позвольте мне прибавить кой-какие наблюдения, сделанные мною в нашем Подгорье. Живя не один год среди крестьян и при крестьянской работе, я часто имею случай слышать задушевные желания и мысли наших крестьян и убеждаться, как ошибаются т[ак] зв[аные] интеллигентные люди, наши и польские, даже прогрессисты и радикалы, которые твердят, что наша чернь не имеет никаких идеалов, не проявляет никаких высших стремлений, а представляет инертную, темную массу, которая за рюмку водки и кусок колбасы продаст свои драгоценнейшие права.
Что народ наш безучастно относится к идеалам и стремлениям нашей наличной интеллигенции, – это, конечно, правда, но это и понятно, если вспомним, что заботит наших неисправимых схоластов, вообразивших себя интеллигенцией: «чистота греко-униатского обряда, неиспорченная этимологическая правопись и общерусский литературный язык» и т. п. заботы наших т[ак] наз[ываемых] москвофилов, или даже громкие, но туманные и ни к чему не обязывающие фразы наших лженародовцев или украинофилов о «моральном и материальном поднятии народа», – вещи, которые прикрывают гораздо более скромные, хотя и более практические расчеты самих авторов их вроде надежд попасть в члены сейма и т. п. Не удивительно, что, когда, например, во время выборов перед нашей чернью выступают люди с такими идеалами, то она отдает предпочтение тому кандидату (обыкновенный польский пан или чиновник), который хотя и мало обещает, но дает взамен выбора осязательные, хотя бы и временные, выгоды: выпас в своих лесах или уступку в арендной плате и т. п.
Зато далеко не так уступчивы наши крестьяне в делах, касающихся их основных экономических интересов или даже их вековых общественных идеалов. Что касается первых, то я укажу только на многочисленные, чрезвычайно упорные и долголетние процессы наших громад с панами и с короной за громадские земли (грунты), леса и выпасы, – процессы, которые доводят до открытых бунтов. Эти процессы и бунты начались задолго до отмены барщины (1848), и можно догадываться, что они тянутся от самого начала австрийского владычества; по крайней мере я имею перед собой документы о процессе нагуевской громады с короною с двадцатых годов, который кончился бунтом и усмирением военной силою (в 1838 – 1839 гг.).
Жаль, что у нас никто не занялся собранием сведений об этих аграрных процессах и бунтах, о которых даже в новейшее время только очень немногие известия проникли в газеты. Но что в свое время они очень беспокоили господствующие слои, видно из сеймовых прений 60-х годов, из вечных нареканий польских панов на «страшную наклонность хлопов к процессам с панами» [См., напр., один из новейших выпусков «Wiadomośći statystyczne o stosunkach krajowych w Galicyi», издан[о] сеймовым комитетом (вып. 1, за 1882 г. о stosunkach włościańskich), в котором с удовольствием говорится, что «наклонность к процессам с панами у мужиков уменьшилась».] и даже из польской беллетристики 60-х годов [См., напр., повести одного из выдающихся пол[ьских] беллетристов того времени Яна Захарьясевича.]
Еще меньше сведений имеется о движении нашего народа во имя других, не прямо экономических, а напр., политических его стремлений, но, конечно, не потому, чтоб таких движений не было, но потому, что наша интеллигенция в своем узкоглядии и схоластицизме не обращала внимания на всякие проявления народных идеалов, гораздо более широких и реальных, чем ее стремления. И тут много материала дают сеймовые прения [18]60-х годов, особенно прения относительно нового устава громадской администрации, во время которых украинские мужики-депутаты говорили много, при чем обнаружилось, что мужики эти и их политические вожди, «интеллигентные русины», чиновники и попы, не понимали друг друга и, хотя голосовали заодно (мужики за интеллигентными, которым тогда еще доверяли), но стремились совсем не к одному.
Когда «интеллигентные русины» даже более образованные, как вице-председатель сейма Лавровский, не шли дальше формальностей и юридических тонкостей и крючков, мужики стояли за такую широкую автономию громад, от которой открестились бы руками и ногами наши депутаты интеллигентные, – и русины, и поляки, и попы, и паны, если бы мужики умели систематично высказать свои взгляды. Что эти стремления наших мужицких депутатов, а особенно таких энергических, как Демков (убитый по подговору панов одним евреем под конец сеймового срока) и Ковбасюк (именем которого звали польские политики всех русинов), не были личными взглядами, а именно выражением вековых народных стремлений, ищущих правды в громадском самоуправлении, на это я нашел в последнее время два интересных доказательства.
Как раз на то время, когда в Львовском сейме утверждался новый устав громадский, приходится т[ак] называемое «правление жабьевского губернатора». Этот «губернатор» был простой громадский писарь в гуцульском селе Жабье, около Косова. Это был человек грамотный и очень любимый громадой и соседними гуцулами. Когда разнеслись вести о новой конституции и громадском самоуправлении (далеко нашему громадскому уставу до настоящего самоуправления!), жабьевский писарь собрал свою громаду и объявил ей, что теперь от цисаря пришла такая вольность, что громада будет «сама в соби», т[о] е[сть] сама будет постановлять себе право, сама по-своему судиться и никому не будет подчиняться, кроме самого цисаря. Жабьевская громада очень обрадовалась и начала действительно сама собою управляться и судиться. К сожалению, я не знаю подробностей о том, какие порядки завела жабьевская громада, но знаю, что писарь ее не принимал никаких бумаг ни от староства (губернатора, или пожалуй, исправника), ни от уездного управления, что всякие провинности судились почти целый год самой громадой и что, по одобрению громады, писарь писал послания или «рады» другим громадам о том, как и что надо устроить. Целый почти год тянулось это самоуправление, пока село не заняла войсковая экзекуция, высланная староством для взыскания податей, которых Жабье не платило ни цента, пославши прошение цисарю о сложении их и ожидая ответа на это прошение. Писарь или «губернатор», как его в насмешку называли чиновники, был арестован и судим в Станиславове.
В газетах, кажется, об этом деле не было и вести. Я же сам слышал этот рассказ от жабьевских гуцулов и одного косовского чиновника в 1880 г. Другой современный пример подобного и широкого понимания громадского самоуправления нашими крестьянами я встретил недавно в громадской книге приговоров села Добривлян Дрогобычского уезда. Тут, вслед за учреждением нашего жалкого устава, о сельском самоуправлении, мужики совсем не так его поняли, как предержащие власти, и стали решать все дела, полицейские, уголовные и гражданские, по своему обычному праву, пока через несколько лет дрогобычский староста с ужасом перечитывал столь нелегальную книгу и велел громаде нанять себе другого писаря и поступать по законному уставу.
Ввиду таких примеров, я позволю себе думать, что если б в свое время наша интеллигенция сумела понять народные нужды и стремления, выразить их и настоять на их сколько-нибудь цельном осуществлении, то и наша государственная конституция, и областная автономия имели бы другой вид и были бы действительно интересны народу. Конечно, что тогда и политическое развитие народа в свою очередь расширилось бы, приблизившись к развитию действительной интеллигенции, а не наших схоластов и польских романтиков.
Случилось иначе, но народ далеко не впал в индифферентизм, как кажется многим, сверху стоящим. Именно в последнее время мысль его сильно работает. С одной стороны, допекает народ экономическое разорение, особенно сдирство чиновников и государства, а с другой – и самосознание народное все-таки растет: популярные книжки, как они у нас не плохи, читаются с любопытством и дают народу немало фактов и сведений о текущих событиях, каковыми сведениями народ пополняет свои соображения касательно своего положения. Довольно многочисленные читальни, открытые по селам, немало оживили и разбудили мысль народа. Всего любопытнее то, что, читая газеты и брошюрки наших схоластов, народ вовсе не усваивает идей и направлений издателей, часто даже и не замечает их, а выбирает себе только факты, вплетая их затем – и иногда удивительнейшим способом – в свои собственные мудрствования, или опирая ими свои собственные надежды.
Вот вам несколько примеров.
Сижу я недавно и считаю по епархиальным шематизмам (справочным книжкам), сколько земли у нас имеет духовенство. Приходит сосед-крестьянин, неграмотный, но в течение двух уже лет почти ежедневно ходящий к нам «послухати, що там по газетах нового чувати». – Что это вы делаете? – спрашивает. – А вот, говорю – рассчитываю, сколько по селам земли у попов; – и прочитал ему несколько цифр: там 50, там 60 моргов, там столько хлеба, столько капиталу и т. д. – Ну, разве же это не обида богу, – говорит крестьянин, – жалуются (попы) на бедность, домагаются больших доходов, – а оно вот как! И сколько бы то бедных мужиков могло жить на этих землях! Да будет ли это когда, о чем было слышно, что хотят у попов земли отобрать?
Этот слух об отобрании земель от попов долго ходил по нашим селам и возбуждал много надежд. Я объяснил собеседнику, что на это теперь нет надежды, что именно теперь в венском парламенте верх взяли попы и паны, которые себе, конечно, обиды не сделают; а что, впрочем, если бы это случилось, то громадам от того легче не будет, так как церковные имения возьмет себе государство, а громады должны будут платить попам жалование.
Крестьянин покачал головой. «Ну и беда с теми «кадигробами!» – сказал он. – Везде они верх берут. Вот если б у нас такое случилось, как в прошлом году во Франции: взять бы и выгнать этих дармоедов! Да где там? Наш немец (писарь) этого не сделает. Но пусть только маскаль придет, он с ними также сделает, как там на Украине, что попов покасував». Напрасно я, несколько раз рассказывая соседу об украинской штунде, толковал ему, что русское правительство враждебно относится к ней; мой собеседник упорно верует, что «маскаль» сам заводит штунду на Украине и заведет ее со временем и у нас. «Да кто же вам и теперь мешает самим так сделать, как там люди делают?» – спросил я. Сосед почесал затылок. «Да оно, видите, и не худо бы, да одному как-то не идет вырываться. Если бы вся громада, то оно как-то и смелее… а так одному… Кто знает, может быть какая-нибудь поволичка будет (тяжба по судам)». Я объяснил, что именно при обращении целой громады может быть «поволичка», а наши законы ясно разрешают каждому порознь переходить в какое хочет вероисповедание, или вовсе остаться без вероисповедания. На том сосед мой и ушел.
Что с давних пор приход «маскаля» в Галицию в понятии нашего народа связывается з надеждами на важнейшие аграрные и общественные реформы, это у нас более или менее известно каждому. «Маскаль» и жидов «присмирит», или совсем выгонит, и панам «руки обкроит», и бедных землей наделит, и наконец, «попов скасует». Теперь же, в виду частых толков о войне Австрии и России, которые пронеслись из газет и между народом, надежды эти оживают и увеличиваются. Вот вам мой разговор с несколькими мужиками об этом предмете.
«Что там нового пишут? Будет маскаль с нашими биться?» – спрашивают меня. Я рассказываю, что знаю из газет об вооружении России. «Так, так: без того не обойдется. Если уж он так наладился, то, конечно, недаром. «Ну, а если наш его переможет?» – закидываю я. – «Кто?! Наш – маскаля?! – восклицают собеседники. – Да что вы говорите! Где же нашему его перемочь? Да если бы до этого дошло, то не только все солдаты из наших, а и все наши громады перейдут к маскалю. Разве бы дурак кто был, чтоб за немца стоял. Немец сидит себе в Вене да с панами водится, а с народа дерет последнее. Отдал нас в руки и жидам, и панам, и чиновникам, а самому и дела нет до народа. Еще вот тогда, сейчас по уничтожении панщины, как взяли, было, немного панов в руки, то немного народу льготнее было, даже дышать легче стало. А теперь – так уж пришла беда конечная. А маскаль пусть бы только слегка отворил да жидов и панов немного унял, а то уже не дают и дохнуть человеку». – «Ну, а если б маскаль нашу конституцию да автономию скасовал?» – закидываю я вновь. Мужики в смех. «Вот вы что выдумали! Вот добро великое – было б по чем плакать! Какая это конституция, какая это вольность?! Что каждому вольно нас обдирать да кривдить?! По такой конституции мы, конечно, не заплачем. А, впрочем, не бойтесь: как только эти уезды, да староства, да прокурорские камеры поскасуют, то и без Конституции у нас большая вольность будет».
Наши мужики совсем правы, говоря так о теперешней нашей конституции. Она не дала им не только экономического облегчения, но даже какого-нибудь самоуправления и его плодов: ни своего суда, ни своей школы, а только отдала их вольных de jure и бессильных de facto на беспрепятственную эксплуатацию. И народ оглядывается по сторонам, ища себе помощника-избавителя? Другой вопрос о степени основательности надежд нашего народа на «москаля». Несомненно, что если б Россия точно завоевала Галицию, а участь народа не улучшилась бы, то свет бы увидел опять зрелище украинской неблагодарности, – «шатостей», на которые жаловались в XVII – XVIII вв. московские воеводы и чиновники.
Вот вам маленький пример «шатости» австрийских украинцев за последние 30 лет. В 1848 – 49 гг. наш народ пел:
Просим бога за цісаря і святої матки:
Дарував нам цар панщину, дарує й податки!
А теперь поют:
Ой, цісарю, цісарику, яке ти ледащо, –
Береш людей, береш гроші, та й не знати за що!
Примітки
Вперше без підпису надруковано в газ. «Вольное слово», 1883, 8 січня, під рубрикою «Письма из Австрийской Украины».
Подається за першодруком.
«Вольное слово» – газета ліберального напряму, що виходила російською мовою в Женеві у 1861 – 1883 рр. за участю, а з січня 1883 р. за редакцією М. П. Драгоманова.
видно из сеймовых прений 60-х годов… – Мається на увазі обговорення аграрного питання в Галицькому крайовому сеймі.
…и даже из польской беллетристики 60-х годов… – Примітка І. Я. Франка до цього місця була доповнена такою приміткою, написаною, можливо, М. П. Драгомановим: «Процесс галицкой громады и бунт ее предводителя описаны обширно, хотя и не совсем удачно и в немецком романе Францоза, переведенном в «Деле» (петербургском) в 1881 г. под именем «За правду!»
Францоз Карл-Еміль (1848 – 1904) – австрійський письменник, автор творів про становище пригноблених національностей, зокрема українців, у Австро-Угорщині. Роман К.-Е. Францоза «Боротьба за право» (1882) у 1913 р. був виданий в українському перекладі.
«Дело» – російський літературно-політичний журнал ліберально-буржуазного напряму, виходив у 1866 – 1888 рр. у Петербурзі.
Захар’ясевич Ян Хризостом (1825 – 1906) – польський прогресивний письменник, публіцист, автор історичних та побутових повістей.
…но стремились совсем не к одному… – До цього місця в першій публікації була така редакційна примітка: «Теперь, когда подобные вопросы стоят на очереди в России, интересно было бы увидеть обстоятельно выражение знаний украинских крестьян в Австрии об этом предмете».
Лаврівський Юліан Григорович (1821 – 1873) – галицький ліберально-буржуазний культурний діяч, засновник товариства «Руська бесіда», один із організаторів першого українського професіонального театру в Галичині. У 1870 – 1872 рр. голова товариства «Просвіта».
Демків Микола – селянський діяч в Галичині, депутат галицького сейму.
Ковбасюк Микола (1817 – 1889) – галицький селянин, в 60 – 70-х роках XIX ст. обирався до галицького сейму.
…в громадской книге приговоров села Добривлян Дрогобычского уезда. – І.Я. Франко подав характеристику цієї громадської книги у статті «Знадоби до вивчення мови і етнографії українського народу».
…только отдала их… на беспрепятственную эксплуатацию. – До цього місця в публікації додана примітка, в якій ліберальна редакція «Вольного слова» захищає австрійську конституцію 1867 року.
… «шалостей», на которые жаловались в XVII – XVIII вв. московские воеводы и чиновники»… – До цього місця в першій публікації подано таке зауваження від редакції (очевидно, М. П. Драгоманова): «И теперь жалуются историки школы Соловьева».
Подається за виданням: Франко І.Я. Зібрання творів у 50-и томах. – К.: Наукова думка, 1985 р., т. 46, ч. 1, с. 299 – 305.