Воянцка пѣсня

Іван Франко

Первое число ноября по новому стилю в латинском обряде называется днем задушным или просто задушками. В этот день, в праздник всех святых, совершается всеобщее поминовение по усопшим. Тысячи народа всех сословий идут в течение всего дня, особенно же к вечеру, на кладбища, украшают могилы дорогих им покойников цветами, венками, свечами и лампами; вечером эти последние зажигаются, и все кладбище представляет громадную волну искрящихся огоньков, среди которых медленно двигаются массы народа.

Не удивительно, что день этот, особенно же вечер, составляет необыкновенную приманку для нищей братии, потому что ведь подаяние милостыни составляет издавна один из способов чествования памяти умерших. Правда, в настоящее время, особенно среди городской публики высших классов, милостыни дают мало, что, однако, не мешает многочисленным нищим стекаться к задушному дню даже из дальних деревень во Львов. Длинным рядом сидят они вдоль улицы, ведущей на Лычаковское кладбище, читают молитвы, поют песни и выпрашивают подаяния. Молитвы и песни слышатся на двух языках: польском и малорусском.

Пробираясь в прошлом [1887] году вечером среди густой толпы народа, стремящейся к Лычаковскому кладбищу, я был поражен отрывочными словами одной песни, долетевшей до меня из среды нищих и непохожей на обыкновенно распеваемые песни о сыритке, Лазаре, святой Варваре, святом Алексее и т. п. Я остановился возле какой-то не очень старой, слепой нищей, которая полуохрипшим от холода, но довольно бойким голосом как раз пела последние строфы воянцкой писни. Какая-то дряхлая старушка подтягивала ей своим надтреснутым голосом. Я с интересом дослушал до конца их пение, за которым следовало длинное, мерно и нараспев произнесенное причитание, которого я, к сожалению, не мог запомнить. Но самая песня очень заинтересовала меня, так как до сих пор ни в репертуаре нищих лирников, ни вообще я не слыхал этой песни.

Вручив обеим певицам по 10 крейцеров, я просил их еще раз пропеть эту воянцку писню; к моей просьбе присоединилась еще довольно значительная кучка рабочих, которые тоже слышали только ее окончание и подкрепили свое желание довольно щедрой подачкой. Отдохнув немного, обе певицы и пропели следующую песню. К сожалению, время было позднее, записать ее на месте от слова до слова среди толпы не было никакой возможности. Но так как мотив песни был очень медленный, и к тому же всякий стих в пении дважды повторялся, то я успел довольно хорошо запомнить текст песни, который и списал сейчас по возвращении домой. Кажется, однако, что помимо напряжения памяти несколько строк таки были мною забыты. Когда я на следующий день хотел разыскать певицу, расспросить ее, кто она и откуда, и заставить еще раз пропеть эту песню, ее на прежнем месте не оказалось. Равным образом и в настоящем году мне не удалось более услышать этой песни, почему я передаю ее, желая обратить на нее внимание собирателей, которым, может быть, и посчастливится записать более полный ее вариант.

Воянцка писня представляет несомненный научный интерес, как довольно поздняя, на галицкой почве сделанная переработка и компиляция нескольких более древних песенных мотивов, не встречающихся в Галичине. Полагаю, что главным образом мотив умирающего казака (здесь, конечно, солдата), разговаривающего с орлом, – сравни аналогические стихи в «Думі про побіг трьох братів із Азова». Далее, стихи 59 – 63 заимствованы из известной песни «Гомін, гомін по діброві», имеющейся и в Галичине в многочисленных вариантах. В высшей степени поэтическое сравнение, с. 63 – 67, заимствовано тоже из другой, старейшей песни. Определение всех этих составных частей оставляю более компетентным исследователям нашего народного творчества.

Но есть в нашей воянцкой писни и более новые, оригинальные черты. К таким нужно прежде всего отнести стихи 4 – 9, составляющие несомненную попытку придать древнему сказанию о казацких невзгодах современное общественно-нравственное значение посредством расширения понятия войны на современную социальную борьбу между братьями. Величественные по своей простоте стихи:

Нема добра та й не буде:

Була війна, та й ще буде – і т. д. –

составляют, на мой взгляд, выражение того самого пробуждения более широкого общественно-нравственного сознания среди украинского народа, на которое мастерски указал М. Драгоманов в своей книге «Нові українські пісні про громадські справи». К каким интересным сближениям приводит иногда это стремление, можно видеть хотя бы из сопоставления «службоньки цісарської» с бывшею «неволею турецькою» и мольба к богу об избавлении от одной и другой.

Хвалім бога единого,

Суса Христа правдивого,

Що все небо й земля його!

Нема добра та й не буде:

Була війна та й ще буде,

Брат на брата ворогує,

Сестра сестрі смерть готує,

Донька матку зневажає,

Отець сина проклинає.

Нема добра та й не буде:

Була війна та й ще буде:

Бо на війні світ настає,

На війні ся й закінчає.

Дай нам, боже, проживати,

Воянцку пісню співати,

Бога в тройци вихваляти!

Ой, там в полі край дороги,

Ой, там лежить два капрали,

Що на війнах погибали,

Що їх кулі постріляли,

Що їх мечі порубали.

Вони кулями постріляні,

А мечами порубані.

Ой, там в полі край дороги

Два капрали погибали,

Та й з собою розмовляли:

«Ой брате мій, товаришу,

Кажи ж мені хоть раз правду:

Котра рана та й гіршая?

Чи кулею постріляна,

Чи мечами порубана?»

«Ой від кулі є лекшая,

А від меча є гіршая,

Бо від меча кервов зійшла,

А від кулі серцем прийшла.»

«Ой брате ж мій, товаришу,

Скажи ж мені хоть раз правду:

Хто нас буде доглядати,

Наші рани завивати,

І нам їсти доношати?»

Ой чув тото орелонько

Та й став до них промовляти:

«Я вас буду доглядати,

Ваші рани завивати

І вам їсти доношати:

З лоба очі видзьобати,

Біле тіло розривати!»

«Ой брате мій, товаришу,

Якби наша мати знала,

То вна би нас поховала,

Дзвононьки би понаймала,

Над нами би заплакала,

Як зозулька щебетала.»

«Сини ж мої, соколята,

Коли ж вас сі сподівати

Із чужини далекої,

Із неволі турецької,

Із службоньки цісарської?»

«Озьми, мати, піску в жменю,

Посій його по каменю,

Ік той пісок житом зійде,

Тогди син твій з війни прийде,

Чорнов хмаров понад его,

Ясним сонцьом над віконцьом,

Рісним дожджом над нивоньков,

Голубоньком на подвір’є,

Дитиноньков на підсіне!»

Виведи ж нас, моцний боже,

Із чужини далекої,

Із неволі турецької!

Із службоньки цісарської!

Примітки

Вперше надруковано російською мовою в журн. «Киевская старина», 1888 г., кн. 12, с. 143 – 148. Підпис: Мирон. Подається за першодруком.

Подається за виданням: Франко І. Я. Зібрання творів у 50-и томах. – К.: Наукова думка, 1980 р., т. 27, с. 249 – 252.