Вступ

Иван Франко

В числе рукописей, присланных на археологическую и библиографическую выставку, устроенную в 1888 году львовским Ставропигийским институтом к празднику 900-летнего юбилея крещения Руси, была, между прочим, одна рукопись, присланная из церковной библиотеки небольшого села Львовского уезда, но недопущенная на выставку заведывавшим библиографическим отделом крилошанином А. С. Петрушевичем потому, что в ней-де нет ничего интересного. И действительно, все время выставки рукопись эта пролежала в подвале института, закупоренная вместе с прочим непригодным хламом в большой деревянный ящик. По окончании выставки сеньор института д-р Исидор Шараневич счел нужным еще раз посмотреть весь этот хлам, прежде чем возвратить всякую вещь по принадлежности.

Пользуясь благосклонным позволением этого почтенного ученого, я имел возможность тоже взглянуть на этот «хлам» и среди него нашел рукопись, описание которой здесь прилагаю. Это действительно невзрачная тетрадь в четверку обыкновенной писчей бумаги, в древнем рваном переплете, состоящем из склеенных вместе нескольких листов исписанной бумаги, очевидно, каких-то школьных упражнений в чистописании. На корешке наклеена бумажка с надписью старым почерком, сходным с тем, каким написана последняя часть рукописи: «Начало церковнаго пѣснепѣнія, в веси Смерековѣ, писано Anno 1670».

Кто бы, однако, судя по этой надписи, думал, что здесь мы имеем дело с элементарной теорией или руководством церковного пения, тот бы совершенно ошибся. Это «Начало церковнаго пѣнія», или, как читаем на заглавном листе, «Начало вослѣдовании церковнаго пѣнія и собрания вселѣтьнаго по уставу святыя восточныя иерусалимскыя церквы» есть не более, как церковный календарь с присовокуплением чинов богослужебных, относящихся к каждому празднику года или так называемая пасхальная таблица. В нашей рукописи мы имеем несколько таких таблиц, писанных не одновременно. Итак первая таблица, обнимающая весь год, начиная с марта месяца, а кончая февралем, а кроме того, табличка нарочитых праздников и «круг солнцу на 28 лѣт» помещаются на 16 страницах.

На заглавной странице внизу мы находим заметку: «Нача здатыся року 1607, мѣсяца октоврыя, дня 5, в повѣтѣ лвовском в селѣ Смерековѣ. Захарко». Следует на 10 страницах другим, более поздним почерком расписание круга луны на несколько лет, после чего на 38 страницах следует вторая таблица пасхальная на весь год с присовокуплением многих замысловатых «кругов», служащих для вычитывания времени праздников и т. п. и объяснение, как пользоваться этими кругами. Таблица эта, в главном совершенно сходная с первой, имеет тоже особое заглавие: «Вослѣдованіе церковна пѣнія и собранія вселѣтнаго по уставу святыя восточныя Іерусалимскія церкви». Внизу этой страницы читаем: «Р. Б. 1655 мѣсяц Іюнь, д. 20».

Если бы смерековская рукопись не заключала в себе ничего более, кроме этих таблиц, то мнение крил. Петрушевича об ее неинтересности можно бы было назвать справедливым. Но остальные 24 страницы этой рукописи, писанные скорописью, несколько более поздним почерком, делают эту рукопись одной из самых интересных, какие только встречались нам на выставке. На этих страницах, как-то невпопад переплетенных, так что начальные листы отошли на конец, мы находим полный и очень исправный список одного из самых древних памятников драматического искусства в Южной Руси, мистерию о страстях Христовых, носящую в рукописи латинское название: «Dialogus de passione Christi».

Я не буду рассказывать здесь о том, как начались в Южной Руси драматические представления: это известно русским читателям из работ по этому вопросу А. Н. Веселовского, Н. И. Петрова, П. О. Морозова и др. Скажу только, что из довольно (как должно полагать) обширного репертуара мистерий и moralite XVII стол. сохранилась только одна п[од] з[аглавием] «Дѣйствіе на страсти Христовы списанная» в единственной рукописи Киевской духовной академии. Н. И. Петров полагает, что мистерия эта (скорей moralite, так как в ней главным образом действуют фигуры аллегорические, а не лица, взятые из священного писания) написана между 1670 и 1686 годами [Н. И. Петров. Очерки из истории украинской литературы XVIII века, стр. 31].

Но основания, на какие ссылается г. Петров при установлении этой даты, не препятствуют отнести время написания «Дѣйствія» к более раннему времени, а именно к эпохе войн Хмельницкого 1648 – 1654. Так или иначе наш «Dialogus» если и не самый древний, то во всяком случае один из древних памятников драматической южнорусской литературы чисто церковного содержания (оставляя в стороне гораздо более ранние интермедии Гаватовича), сохранившийся вполне до наших дней.

«Dialogus» этот состоит из пролога, писанного на польском языке и заключающего в себе сценарий драмы, и пяти сцен, из коих три первые можно считать мистерией, две же последние переходят в род moralite. Собственно всю драму гораздо лучше было бы назвать драмой «страстей Марии», так как опасения, тревоги и отчаяние матери Иисусовой составляют главный сюжет драматического действия. Действие это, несмотря на всю наивность концепции, обозначено довольно рельефно, очерчено рядом сцен, постепенно усиливающих эффект.

Вообще ежели сравнить наш «Dialogus» с содержанием «Дѣйствія», изложенным у г. Петрова, нельзя не признать, что «Dialogus» стоит гораздо выше как произведение литературное. Некоторые места его, как наприм., «лямент Марии» (стихи 293 – 320), поражают даже современного читателя поэтической силой. Такой же поэтической силы и апострофа церкви к Христу (ст. 515 – 536).

Когда и кем написан «Dialogus», об этом мы не можем ничего положительного сказать. Пролог не содержит в этом отношении никакого намека. Вместо того пролог обнаруживает одно интересное обстоятельство, что «Dialogus» наш не есть (как бы это могло показаться из самого текста) простой перевод с польского, но написан был самостоятельно, более или менее оригинально на том языке, на каком и до нас дошел. Автор пролога говорит:

Taką my Tragedię wysławim po Panie,

A to się wszystko ruskim dialektem stanie.

Правда, «діалект», на котором написан «Dialogus», очень макароничен и отличается множеством полонизмов. Кажется, что автор или думал по-польски, или имел перед собой образец или образцы польские, из которых местами почти целиком заимствовал целые стихи. С другой стороны, однако ж нельзя не заметить, что мы имеем здесь тоже не менее значительный процент малорусских народных форм и слов, а также стихов, обнаруживающих самостоятельные рифмы. О размере заимствования или перевода нашей мистерии нельзя сказать ничего положительного, покуда не будет отыскан образец, послуживший для нее моделью.

Из пролога можно также догадываться, что «Dialogus» наш написан был для сцены и действительно разыгрывался. Где и кем, об этом возможны только догадки. Нет сомнения, что не был он написан и сценирован в небольшой глухой деревеньке Смерекове. Переписчик, который сберег его для нас, вероятно, сделал копию с оригинала, находившегося где-нибудь в небольшом городе или в монастыре, устраивавшем набожные театральные зрелища. Такими центрами, из которых переписчик мог принести «Dialogus», могли быть Львов или Жолков, вблизи которого находится базилианский монастырь в Крехове, основанный еще в 1618 г. [См. : Шематизм провинціи св. Спасителя чина св. Василія Великого в Галиціи и Короткий погляд на монастыри и монашество руске от заведеня на Руси віры Христовой аж по нынішное время. Во Львові, 1867]

С не меньшей вероятностью можно предполагать, что «Dialogus» не вышел из кругов львовского Ставропигийского братства, в котором сохранились строгие традиции «славяно-русского», т. е. церковного языка, а макаронизм польского с народным был почти немыслим. Всего более, кажется мне, имеет за собой то предположение, что «Dialogus» был разыгрываем, а может быть, и написан в Жолкве при дворе могучих в то время панов Собесских, у которых, как известно, стремление к «европеизированию», собственно же к офранцужению, уживалось с некоторыми остатками русских родовых традиций. Жолков был в то время значительным городом, славился своими пивоваренными заводами [См.: Ks. Sadok Barącz. Pamiątki miasta Żółkwi. Lwów, 1852, стр. 30], имел множество ремесленных цехов; Ян Собесский основал в нем новый базилианский монастырь в 1682 г., которому в 1690 г. подарил чудотворные мощи св. Иоанна Сучавского. В летописи этого города читаем под 1660 годом:

«W tym roku zaprowadzono nowy zwyczaj obchodzenia Wielkiej nocy. W wieczór pod czas rezurekcyi, na wałach z dział bito, na drugi zaś dzień rano po ulicach bębniono na jutrznią» [Ibidem, стр. 44].

[Того року заведено новий звичай святкування великодня. Увечері під час відправи на валах стріляли з гармат, а на ранок другого дня по вулицях гукали на утреню. (польськ.). – Ред.

Можно предположить, что вся «новость» не состояла в одной пальбе из пушек, но что или в доминиканском монастыре (основанном матерью Яна Собесского по смерти сына Марка, павшего в битве под Батогом 1652 г.), или в замке Собесских устраивались драматические спектакли в религиозном духе. Польский пролог обращался в таком случае, вероятно, к панам шляхте и вообще к так называемым honoratiores, самая же мистерия имела в виду массу мещанства, коренного руського, хотя в значительной степени ополяченного.

Прилагаемый здесь текст мистерии списан мною буквально с смерековской рукописи. Я позволил себе только поставить знаки препинания (в рукописи после каждого стиха есть точка), развязать малочисленные сокращения и надстрочные буквы снести в строку. После надстрочных букв, оканчивающих слова, я не ставил твердого знака, где таковой в рукописи не был обозначен точкой или каким-нибудь другим знаком. Вместо латинского g в первой половине рукописи последовательно пишется кг, во второй же половине (сцена 4 и 5) пишется латинское g, я писал повсюду последовательно кг. Начертания отдельных слов писаны иногда латинскими буквами (особенно «okrucieństwo», хотя есть и «окруценство»); я для однообразия употреблял повсюду русские буквы. Вот и все отступления, какие я позволил себе при списывании текста. Прилагаю здесь для русских читателей, мало знакомых с польским языком, объяснения некоторых, менее понятных польских слов, встречающихся в нашей мистерии:

Troskiwy – печальный, rozrzewnić – тронуть, frasowliwy – озабоченный, ogrodec – сад, odchlań – бездна, виеле – много, нестейтеж или нестейтыж (niestetyż) – увы; литувати, улитуватися – сжалиться; скронѣ – виски, лоб; розкга – ветвь; вшак – ведь; тыліо – только; препомняти – позабыть; спозреня (spojrzenie) – взор; здрой – источник; ребелія – бунт; скиненье – мановение; стескнитися – стосковаться; лепей (lepiej) – лучше; мевати ся (miewać się) – frequentativum от мати ся; жродло (старопольск. źródło) – источник; декрет феровати – произнести приговор; лютость (старопольск. lutość, litość) – милосердие; лканье – всхлипыванье; кгрот – острие, оружие; облюбеница – невеста; облюбенец – жених; на выліот – насквозь; дзѣся – сегодня; упрейме – вежливо, усердно; лекгувати тестаментом – отказывать по завещанию; злецати – вверять; десперат – отчаянный человек; раз – удар; звитязтво – победа; радити (ст. 510) вм[есто] рядити – управлять; люб (ст. 519) – хотя; позорне – великолепно; притомный час (ст. 560) – настоящее время.

Примітки

Шараневич Сидір Іванович (1829 – 1901) – український буржуазний реакційний історик, професор Львівського університету.

…это известно русским читателям из работ по этому вопросу А. Н. Веселовского, Н. И. Петрова, П. О. Морозова… – I. Франко має на увазі праці: О. М. Веселовського – Старинный театр в Европе. Исторические очерки, М., 1870; М. I. Петрова – Очерки из истории украинской литературы XVIII века. Киевская искусственная литература, преимущественно драматическая. К., 1880; та П. Й. Морозова – Очерки из истории русской драмы XVI – XVIII столетий. Спб., 1888; История русского театра, т. I, Спб., 1889.

…более ранние интермедии Гаватовича… – інтермедії до драми Якуба Гаватовича датуються 1619 роком.

Подається за виданням: Франко І.Я. Зібрання творів у 50-и томах. – К.: Наукова думка, 1980 р., т. 28, с. 330 – 335.